Читаем без скачивания Мир, в котором меня ждут. Ингрид - Екатерина Каптен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По лицам Великой Княгини и братьев Триаскеле Ингрид поняла, что они думают в точности так же. Девочка продолжала:
– Видимо, Нафан считал, что, избавившись от земли, можно спокойно и безбедно жить в Междумирье. Но я думаю, что он допустил ошибку. Из ваших занятий по истории я помню, что Междумирье и земля связаны, и разорвать эту связь нельзя. Нельзя уничтожить землю, не задев Междумирье. Можно уничтожить Междумирье и оставить землю без защиты, но наоборот нельзя. И такая жестокость – это ещё больший… грех. – Ингрид не любила обвинять кого-то в грехах, тем более напротив неё сидел отец обвиняемого, но всё же произнесла это слово. – Грех, который опасен для Междумирья даже больше, чем подобное деяние на земле… Мы-то на земле привыкшие… Травля и злоба у нас порой обычное дело. Её не замечают, с ней не борются, её оставляют как есть. Мы привыкли к этому, как к грязи на улицах, как к вечному дождю, как можно привыкнуть к болезням. Только здесь, в Междумирье, я увидела, что можно по-другому. Когда тебя не тыкают циркулем в спину. Не выливают компот в сумку с учебниками. Не толкают в грязь. Не рвут страницы твоей книги и не ломают карандаши. Здесь я узнала, что это нормально, когда не унижают тебя, а интересуются тобой… – Ингрид запнулась, заметив, что слишком увлеклась рассказом о себе. – Нафан не знает, что это такое, он никогда не жил в таком, его окружали доброта и любовь, поэтому его поступок ужаснее в тысячу раз. Я поняла, что начала его бояться. Я очень не хотела нажить в его лице врага…
Искать дальше доказательства вины Нафана было бессмысленно, мозаика сложилась целиком. Григорий Амос закрыл лицо руками и затрясся, сквозь пальцы с лютой ненавистью глядя на стакан с медальоном, который полгода в поместье искала вся семья… Он начал беззвучно рыдать, его супруга, сидевшая молча всё это время, никак не отреагировала на это.
Ингрид стало очень жалко отца Нафана. Улав внезапно коснулся её кончиков пальцев под столом.
– Ингрид, конечно, из-за вашего доверия не тому человеку вы чуть не стали соучастником преступления. Вас использовали, но всё же благодаря вашей сообразительности… именно вы не допустили уничтожение Междумирья. Мы все здесь боимся предположить, что случилось бы, если бы план Нафана был претворён в жизнь целиком. Наша серьёзная ошибка в том, что мы оказались настолько невнимательны к причине, когда боролись со следствием… – резюмировала Архонтисса.
На душе Ингрид отлегло.
– Когда Хельга после вашего исчезновения пришла к нам, – заговорил Деметрос Аркелай. – Она помянула вскользь, что перед соревнованием по биатлону вы потеряли сознание. Как дочь целителя, Хельга позволила себе рассмотреть вас без ограничителя и… я должен попросить прощения за то, что мы слишком много возложили на ваши плечи… Вы доверительно рассказывали некоторые случаи Георгу Меркурию, но я не считал должным расспросить брата о вас внимательней. Мне стоило позаботиться об этом более. Простите нас, пожалуйста. Я был очень не прав… Я виноват как перед вами, так и перед всем Междумирьем.
Ингрид сидела удивлённой: впервые взрослый попросил у неё прощения за то, на что она и не обижалась. Она даже не знала, как реагировать.
Вдруг раздался низкий скрипучий голос Елены Евпсихии:
– А мой сын сейчас лишился рассудка. И вряд ли придёт в себя…
Через минутное молчание Ингрид сказала:
– Я бы хотела увидеть Нафана.
Георг Меркурий посмотрел на неё:
– Вы уверены?
– Да, я хочу посмотреть в глаза человеку, из-за которого я чуть не погибла.
– Я протестую! – внезапно выкрикнул Григорий Амос, открыв лицо с отёкшими от слёз глазами.
– А вы теперь не можете протестовать. Ингрид имеет на это право, – ответила Архонтисса.
Ингрид почувствовала за собой стену, на которую можно было опереться. Это было новое, незнакомое ей ранее ощущение.
– На этом, я полагаю, всё, – сказал Георг Меркурий.
– Да, теперь можно навестить Нафана, – ответила Княгиня.
Беседа была окончена. Георг вывел Ингрид и Улава за дверь, сам остановился в проёме и сказал в сторону Княгини и брата:
– Наживать врага в лице Ингрид ещё страшнее, чем в лице Нафана…
– Конечно… – ответил пар Диакирин, который молча слушал всё это время. – За неё ангелы заступились…
Николас Трисмегист тоже вышел вслед за Георгом Меркурием: он был сильно разочарован Фосфоросом-старшим, а ведь когда-то тот подавал большие надежды как блестящий алхимик… Пар Диакирин остался внутри, чтобы поддержать Фосфоросов. Как бы ни было тяжело быть преступником, а быть родителями преступника – ещё тяжелее. Княгиня и Деметрос Аркелай должны были посоветоваться о том, что делать дальше.
У двери уже раздавались радостные крики друзей Ингрид. Улав громко объявил, что дело расследовано и Ингрид остаётся с ними. Хельга, Артемида, Сольвей, Эдвард, Инно, Эрин и другие бросились её обнимать и поздравлять, но Ингрид остановила их рукой:
– Подождите. Сначала надо закончить всё. И радоваться мы будем, только когда вернутся войска.
– Мудрое решение! – произнёс Улав.
Георг Меркурий повёл Ингрид в лазарет. Вся компания учеников пошла за ними следом на небольшом отдалении, замыкал шествие Николас Трисмегист. Не было во Дворце ни одной души, которая бы сейчас не была заинтересована в происходящем. Появился даже Уранос Пифагор. Ехидная улыбка на его лице исчезла, когда он услышал, что Ингрид остаётся.
Все они шли толпой через крытую галерею, как вдруг кто-то крикнул, показывая пальцем в окно:
– Смотрите, корабли!
Все прильнули к окнам, наблюдая, как небесная флотилия спускается ниже. Солнце клонилось к закату, и корабли оранжево светились на фоне ярко-синего неба. Под шумок, пока все заворожённо смотрели в небо, Ингрид в сопровождении опекуна и Трисмегиста отправилась в лазарет. Было хорошо, что друзья побежали встречать воинов, оставив девочку одну на пути к встрече с Нафаном.
Троица спустилась к термам и вошла внутрь лазарета. Из-за двери изолированной комнаты, запертой на множество замков, раздавалось сдавленное пиликанье расстроенной скрипки. Лекаря Дзоолога не было, его мобилизовали, а дверь сторожил один из старших академистов ордена Георгов, он исполнял обязанности младшего целителя и санитара. Когда он увидел Георга Меркурия и Николаса Трисмегиста, то очень обрадовался, снял наушники и вынул беруши, встал, поприветствовал их, а потом впустил к Нафану.
Нафан сидел спиной к двери верхом на стуле, глядя в окно, прижимал к щеке скрипку и явно наслаждался кривыми звуками, которые исходили из-под смычка. Он даже не обернулся, когда услышал, что кто-то вошёл. Георг Меркурий кашлянул, скрипучие звуки прекратились. Нафан отложил инструмент и, помедлив, повернулся лицом к ним. Ингрид его не узнала: от прежней красоты мальчика мало что осталось. Тонкое аристократичное лицо стало одутловатым, глазницы, очерченные яркими фиолетовыми кругами, ввалились, а пожелтевшие глаза, наоборот, были навыкате, зрачки сужены, нижняя челюсть безвольно свисала, густая россыпь смоляных волос превратилась в паклю жирных вороновых перьев.
Нафан уставился на Ингрид и изменился в лице, глаза в момент налились кровью, он
